Поделиться:
29 сентября 2017 20:00

Крушение монархической власти в России 2–3 (15–16 марта) 1917 года (часть XXII). Окончание.

К 100-летию Февральской революции* (продолжение; начало см. IIIIIIIVVVIVIIVIIIIXXXI,XIIXIIIXIVXVXVI, XVII, XVIII, XIX, XX и XXI).

Настоящая революция произошла 2–3(15–16) марта, когда рухнула монархическая власть и связанный с ней обновленный порядок управления: нельзя забывать, что в ночь с 1(14) на 2(15) марта Николай II даровал Государственной Думе право формировать Совет министров, и Россия стала конституционной монархией. С крушением престола исчез общенациональный символ, привычный политический обряд для народных масс, и что самое пагубное — многомиллионная армия мгновенно была освобождена от присяги законному наследнику престола цесаревичу Алексею Николаевичу. Теперь судьба  Российского государства и общества зависела от воли и деятельности новорожденных носителей власти— Временного правительства, Советов и в дальнейшем — от решений Всероссийского Учредительного Собрания, сводом законов не предусмотренного.

 

Обсуждение драмы: печальные выводы

Массовые беспорядки и солдатский бунт «запасных», вспыхнувшие в Петрограде 23–27 февраля (8–12 марта н. ст.) 1917 года, не были результатом какой-либо конспирации, деятельности политического подполья или немецких агентов. Ни одна из этих причин не могла вывести на улицы сотни тысяч людей, тем более спровоцировать стихийный мятеж огромного петроградского гарнизона в глубоком тылу армий Северного фронта. Размах столичных волнений оказался полной неожиданностью даже для профессиональных революционеров — по отзыву одного из современников, Февраль застал их «спящими как неразумных евангельских дев».

28 февраля–2 марта (13–15 марта) смута стремительно разрасталась и выплеснулась за пределы Петрограда: кровавый матросский бунт в Кронштадте и на кораблях Балтийского флота, беспорядки в Москве и переход московского гарнизона на сторону противников самодержавия, волнения в Нижнем Новгороде и Твери... Социальный взрыв в одном городе принимал характер обвального государственного кризиса в условиях войны.

Однако до 2–3(15–16) марта побеждал лишь бунт тыловых гарнизонов, в первую очередь в Петрограде и Москве. Настоящая революция произошла 2–3(15–16) марта, когда рухнула монархическая власть и связанный с ней обновленный порядок управления: нельзя забывать, что в ночь с 1(14) на 2(15) марта Николай II даровал Государственной Думе право формировать Совет министров, и Россия стала конституционной монархией. С крушением престола исчез общенациональный символ, привычный политический обряд для народных масс, и что самое пагубное — многомиллионная армия мгновенно была освобождена от присяги законному наследнику престола цесаревичу Алексею Николаевичу. Теперь судьба  Российского государства и общества зависела от воли и деятельности новорожденных носителей власти — Временного правительства, Советов и в дальнейшем — от решений Всероссийского Учредительного Собрания, сводом законов не предусмотренного.

Итак, почему же так стремительно рухнула монархическая власть?.. Но единственный и односложный ответ здесь неуместен.

1. Великая война потребовала огромных жертв: кадровая армия и офицерский корпус императорской пехоты погибли на полях сражений. За нехватку боеприпасов, технических средств борьбы и управленческие ошибки на фронте приходилось платить жизнями лучших солдат и офицеров. По мнению Генерального штаба генерал-лейтенанта Николая Головина, «подобно очень богатому человеку, наш командный состав привык слишком нерасчетливо лить офицерскую и солдатскую кровь». В итоге за 27 месяцев войны произошло качественное истончение гражданского слоя российского общества, а состав многомиллионной армии необратимо изменился и ухудшился. Поэтому её старшие начальники терзались неизбежным вопросом — можно ли опереться на такую армию для защиты колебавшегося трона и непопулярной верховной власти без риска разложения войск?.. Революция пришла в Россию в образе свирепого солдатского бунта столичного гарнизона, состоявшего в абсолютном большинстве из вчерашних крестьян в серых шинелях.

2. От лишений и потерь Великой войны уставали все воюющие народы, но наш малокультурный народ устал от военных тягот и пришел в нетерпеливое раздражение раньше других по причине глубокой социальной отсталости — пагубного наследия петровского государства. Скрытый большевизм, столь же естественный как похабщина, хулиганство и матерщина, родился и разлился в «народе-богоносце» задолго до Февраля. Здоровая христианская проповедь в России провалилась, так как плененная государством Церковь переживала глубокий кризис. Важнейшие институты гражданской свободы — крестьянской собственности, самоуправления, народного просвещения и мировых судов — только укреплялись в России.

Февральский бунт 1917 года во многом родился из стихийного тылового протеста против войны: непонятной, бессмысленной и тягостной к тому времени для дремучего народного большинства. Февраль делал «народ-богоносец»: сотни тысяч бастующих рабочих и убийцы своих офицеров — чины запасных батальонов Петроградского гарнизона и матросы Балтийского флота. Именно они стали главными участниками, статистами и движущей силой революции.

3. Революционеры не были готовы к петроградской смуте. Но полвека подпольной социалистической проповеди — на фоне половинчатых и вялых реформ — даром не пропали. Поэтому своих вождей-социалистов, уверенных в грандиозности и волшебстве наступающего народоправства, Февраль получил быстро. Активизм русских революционеров, почти на протяжении века боровшихся против царской власти, создал Петроградский Совет, опиравшийся на бунтарскую силу, которой не было у Государственной Думы. Дума родила власть без силы, а социалистический Петроградский Совет возглавил стихийную силу без формальной власти.

4. Ни старая русская власть — в лице монарха и правительства, ни общество — в лице своих представителей — не умели разговаривать друг с другом: они просто не имели такого исторического опыта. За двести имперских лет власть не позаботилась о том, чтобы создать представительные органы и приучить общество к спокойному диалогу в рамках закона. Когда же в начале ХХ века в России была учреждена Дума, оказалось, что ни думцы, ни власть не приучены слышать и слушать друг друга, не в состоянии ограничивать свои претензии и амбиции, не умеют искать компромисс и пользоваться легальной площадкой для дискуссии.

Вероятно, в условиях мирного развития страны — с грехом пополам —научились бы. Но в условиях затянувшейся войны Дума превратилась не только в штаб либеральной оппозиции, но и в центр по перехвату власти, становившейся с осени 1915 года все более слабой и малопривлекательной. Ни думцы, мечтавшие о том, чтобы получить право назначать Совет министров («ответственное министерство»), ни император Николай II, не желавший ни в чем жертвовать «спасительным как встарь» самодержавием, категорически не хотели даже скромного компромисса (вариант: нескольких министров назначает Дума, а ключевых членов кабинета — государь). Из острого противостояния между царской властью и Думой рождался политический Февраль.

5. Безответственность думской оппозиции поражает и удручает. Её ярким символом стала бессовестная речь Милюкова 1 ноября 1916 года, послужившая сигналом к «штурму правительства». Бескомпромиссная борьба за «ответственное министерство», которую в разгар тяжелой войны упрямо вели думцы, толкала Россию к Февралю.

6. В свою очередь сама власть усердно ослабляла вертикаль государственного управления. Вопросы снабжения Петрограда не решались, недовольство населения накапливалось. Все ответственные лица, которых Николай II назначил на ключевые посты, во время февральских беспорядков в столице оказались совершенно непригодны для занимаемых должностей: председатель Совета министров князь Голицын, министр внутренних дел Протопопов, командующий войсками Петроградского военного округа Генерального штаба генерал-лейтенант Хабалов, военный министр генерал от инфантерии Беляев. Их растерянность и непрофессионализм позволили петроградским беспорядкам набрать силу 23–25 февраля.

Вечером 27 февраля царские министры обратились к государю с просьбой даровать России «ответственное министерство» и без всякого Высочайшего повеления фактически сложили свои полномочия. Самоликвидация Совета министров стала кульминацией бессилия и безответственности высшей исполнительной власти.  

7. «Распутинская история» дискредитировала императрицу Александру Фёдоровну, а вместе с ней и императора Николая II. «Хитрый, продувной мужик», как называл Распутина генерал-майор Батюшин, позорил и компрометировал царскую семью в чудовищной форме лжесвятости. Конфликт из-за Распутина нарушил единство и в Доме Романовых, а Великая княгиня Елизавета Фёдоровна прислала приветственную телеграмму княгине Юсуповой — матери одного из убийц злосчастного «старца»: «Все мои глубокие и горячие молитвы окружают вас всех за патрио­тический акт Вашего дорогого сына». Убийство Распутина стало грубым и циничным преступлением. Но еще более худшим событием было явное бессилие царской власти, отказавшейся наказывать убийц.  

8. «Заговор Гучкова» накануне Февраля существовал. Небольшая группа заговорщиков-монархистов планировала совершить закулисный дворцовый переворот и возвести на престол цесаревича Алексея Николаевича при регенте из Дома Романовых, чтобы предупредить, как им казалось, неизбежный революционный взрыв, крушение престола и династии. Николай II и Александра Фёдоровна, как искренне верил Гучков, своим «бездарным управлением» сами провоцировали революцию, поэтому переход к конституционной монархии был необходим. Но практически подготовка переворота не завершилась: массовые беспорядки и солдатский бунт в Петрограде вспыхнули раньше, чем заговорщики закончили планирование своих действий — весьма сумбурных, судя по отрывочным показаниям и свидетельствам.

Вопрос о том, в какой степени намерения Гучкова могли стать реальностью, навсегда останется открытым, так как никто из представителей высшего генералитета и армейского командования идее дворцового переворота не симпатизировал. Любые конспирологические версии на этот счет остаются лишь недоказуемыми предположениями. Однако слухи и сплетни о грядущем «дворцовом перевороте» создавали накануне Февраля нервную атмосферу, способствовали падению престижа царского имени, разложению власти и элиты.

9. «Заговора генералов», якобы желавших добиться отречения Николая II в пользу цесаревича Алексея, не существовало — это легенда сочиненная недобросовестными эмигрантскими публицистами, страдавшими недержанием монархического чувства.

Страшная участь последнего российского императора и членов его семьи произвела на современников настолько тяжелое впечатление, что любые попытки непредвзято взглянуть на политическую деятельность Николая II и его управленческие решения казались оскорблением памяти царственных мучеников. В конце 1915 года русской политической элите понадобился «козел отпущения», который бы взял на себя неблагодарный труд по восстановлению обескровленной армии после «Великого отступления» — выполнив свою миссию, этот человек должен был передать армию царю-победителю и уйти в тень. Такого генерала нашли в лице Алексеева. И в эмиграции его посмертно решили сделать «козлом отпущения» — главным виновником Февраля и крушения монархической власти, чтобы не возлагать никакой ответственности на расстрелянного императора.

Совместное участие в каком-либо заговоре предполагает необходимую степень личного доверия: однако генералы Алексеев и Рузский с 1914 года настолько неприязненно относились друг к другу, что какая-либо конспирация между ними выглядела невероятной. Рузский с 1915 года интриговал против Алексеева и желал его смещения с должности начальника Штаба Верховного Главнокомандующего. Не менее прохладные отношения еще с довоенного времени существовали между генералами Алексеевым и Лукомским. Решение о направлении царских поездов от Малой Вишеры в Псков, где находился штаб армий Северного фронта, ночью 1 марта принимали не Алексеев, не Рузский, а сам государь и чины его Свиты.   

Переписка и телеграммы Ставки в дни Февральской революции показывают, насколько Алексеев и другие генералы были ошеломлены скоростью происходивших событий и превращением анархического бунта в Петрограде во всероссийскую смуту. Позиция самого Алексеева менялась по мере того, как ухудшалась обстановка в России и возрастали угрозы для тыла Действующей армии: 27–28 февраля начальник Штаба Верховного Главнокомандующего соглашался лишь с необходимостью замены председателя Совета министров и умеренных уступок Думе по вопросу о принципах формирования правительства. Только поздним вечером 1 марта Алексеев счел необходимым в качестве уступки предоставить Думе право формировать кабинет министров — и с его просьбой император в конце концов согласился. Только утром 2 марта, познакомившись с содержанием ночных переговоров между Родзянко и Рузским, Алексеев счел меньшим зломпо сравнению с реальными рисками гражданской войны в столичных центрах — передачу престола от Николая II цесаревичу Алексею Николаевичу, но при этом свое личное мнение об отречении высказал царю неопределенно.

В обстановке стихийных социальных потрясений, охвативших страну, главная задача генералитета и умеренных общественно-политических деятелей заключалась в том, чтобы удержать фронт от бунта и развала, сохранить династию, престол и обновленный государственный строй. Многомиллионная армия была связана присягой не только Николаю II, но и цесаревичу Алексею Николаевичу, чье вступление на престол становилось бы положительным и умиротворяющим фактором стабилизации расстроенного положения. Поэтому передача престола вполне дееспособному цесаревичу Алексею Николаевичу, независимо от его возраста, здоровья и позиции родителей, казалась единственным разумным выходом из острого династического кризиса, назревавшего с осени 1915 года, и завершившегося революционным взрывом в Петрограде.

10. В гораздо большей степени, чем мифический «генеральский заговор», распространению бунта и беспорядков, а также переговорам генералитета с думцами, способствовала политическая недееспособность Николая II. Самодержец в России существовал, но события 27 февраля — 1 марта показали полное отсутствие самодержавия — то есть системы принятия четких, ответственных и единоличных решений императором, находившимся на вершине управленческой вертикали.

До отъезда из Ставки утром 28 февраля, государь отдал лишь два повеления: подавить беспорядки в Петрограде и направить в Петроградский район в распоряжение генерала Иванова фронтовые части. К сожалению, будучи Верховным Главнокомандующим, Николай II руководствовался в той ситуации в большей степени тревогой за судьбу семьи, а не интересами Армии. Вопреки советам Алексеева, Николай II решил покинуть Ставку и уехал из Могилёва в Царское Село.

Императрица Александра Фёдоровна и обер-гофмаршал Бенкендорф предлагали вывезти Августейшую семью из Царского Села. Это было разумное и здравое предложение — император и наследник престола находились бы в Ставке. Однако Николай II не захотел беспокоить больных детей. Вместо того чтобы в условиях безопасности создать альтернативный центр власти и управления, подчинив ему все структуры и ведомства за пределами столицы, Верховный Главнокомандующий покинул Действующую армию и с небольшой Свитой отправился в революционный район, потеряв связь со Ставкой и возможность реагировать на события.

При этом государь не скрывал своих миролюбивых настроений. Если Алексеев до вечера 28 февраля считал необходимым сосредоточить в районе Царского Села сильный отряд и наступать на Петроград, то Николай II и генерал Иванов еще сутками ранее отказались от ввода войск в столицу, не желая устраивать кровавый штурм города и провоцировать междоусобицу. Они надеялись ограничиться демонстрацией мягкой силы и переговорами с Думой. Таким образом, ни Николай II, ни генерал Иванов, назначенный  главнокомандующим Петроградским военным округом, не хотели брать на себя ответственность за неизбежное и массовое кровопролитие при подавлении петроградских беспорядков.

11. После исчезновения законного правительства князя Голицына  огромная воюющая империя — с хаосом и солдатским бунтом в столице — осталась без управления. Да, можно сказать, что Временный комитет Государственной Думы (ВКГД) во главе с Родзянко подобрал — или амбициозно претендовал — на власть, выпавшую из рук правительства Голицына. Но что сделал в ответ император Всероссийский и Верховный Главнокомандующий, когда он узнал об этом на пути в Царское Село во второй половине дня 28 февраля?.. Ничего.             

Николай II должен был немедленно признать самочинный ВКГД мятежным органом, назначить новый кабинет в любом российском городе и объявить все распоряжения ВКГД недействительными, потребовав от местных властей прекратить сношения с Петроградом. Соответствующие повеления требовалось направить в Ставку, командующим военных округов и губернаторам. Тем самым монарх дезавуировал бы любые заявления Родзянко. Как Верховному Главнокомандующему, Николаю II следовало немедленно подчинить всю транспортную сеть империи Ставке, а затем — по должности — возвратиться в центр управления Действующей армией, чтобы возглавить борьбу с мятежной столицей. Но ничего этого сделано не было и отношение монарха к ВКГД не определено.

На главный вопрос — допускался ли контакт с временным правительственным органом созданным Думой вместо исчезнувшего Совета министров Голицына — Николай II не ответил. На протяжении всего пути в Псков государь «спал, кушал и занимал даже разговорами ближайших лиц Свиты». Вечером 28 февраля он лишь послал императрице успокоительную телеграмму из Лихославля, забыв о том, что командует многомиллионной армией, а Ставка уже 16 часов не получает от него никаких распоряжений во время кризиса, перераставшего из столичного в государственный. В результате на верхах российской властной вертикали царили апатия и бездействие. Таким образом, Николай II фактически молчаливо признал претензии ВКГД во главе с Родзянко на временное исполнение правительственных функций. В результате абсолютного отсутствия каких-либо повелений от самодержца контакты между ВКГД и высшим генералитетом стали неизбежными, так как в конечном итоге речь шла о том, сможет ли армия продолжать вооруженную борьбу на фронте. 

12. Отречение от престола Николая II 2(15) марта 1917 года было злом, но злом меньшим, по сравнению с возможными последствиями гражданской войны. При этом кровавого подавления новой смуты и междоусобицы не хотел сам император, поэтому верноподданнические телеграммы Хана Нахичеванского и графа Келлера не только безнадежно запоздали, но и не имели особого смысла. Из чувства долга и субординации Николай II никогда бы не одобрил мятеж отдельных начальников Действующей армии против Великого князя Николая Николаевича (Младшего), которого перед отречением он сам назначил Верховным Главнокомандующим.

Государь приносил жертву ради России и успешного продолжения войны с внешним врагом. Но жертва может быть только добровольной: следовательно, у Николая II оставался выбор — отрекаться или не отрекаться от престола. Все популярные версии о том, что Николай II подписал «другой» акт об отречении или вообще его не подписывал — не более чем легенды. Документов и свидетельств об отречении со стороны современников и участников событий более чем достаточно, включая самого Николая II и его мать, Вдовствующую императрицу Марию Фёдоровну.

Однако при отречении Николай II допустил самую серьезную политическую ошибку своего царствования, незаконно лишив престола наследника Алексея Николаевича. «Чувства отца» опять оказались выше интересов родины и армии, которая оказалась мгновенно освобождена от присяги цесаревичу — и русскому царю как общенациональному символу. Решение государя оставить мальчика семье, а не России, имело разрушительные последствия.

Отмена присяги Алексею Николаевичу стала огромным ударом по сознанию малокультурной солдатской массы Действующей армии, в тот момент еще более-менее сохранявшей дисциплину. Исчез умиротворяющий образ ребенка, напоминавший юного царя Михаила Фёдоровича. Уже не регентом, а новым государем становился Великий князь Михаил Александрович, о том еще не ведавший, и небезупречный в глазах многих монархистов по причине своего проблематичного брака. Если Алексей Николаевич, в силу возраста, отречься от престола не мог, то Михаил Александрович вполне мог это сделать. Поэтому отречение за цесаревича создавало непосредственную угрозу монархической власти.

Самое печальное в этой истории, что и отец наследника, и политики-взрослые совершенно проигнорировали мнение самого Алексея Николаевича — мальчика живого, развитого, самолюбивого и вполне дееспособного, несмотря на свою болезнь.  

13. Великий князь Михаил Александрович, несмотря на настояния Гучкова и Милюкова, запоздало оценивших опасность ситуации, отказался принимать власть не только из-за опасной ситуации в Петрограде и скрытого недоверия к членам нового правительства князя Львова. Любой член Дома Романовых, вступавший при таких обстоятельствах на престол, чувствовал бы шаткость своего положения на троне, так как нарушение отцом законных прав Алексея Николаевича не вызывало сомнений у здравомыслящих монархистов и честных юристов. К сожалению, компромиссное предложение Гучкова сохранить престол открытым под защитой регента-протектора — до умиротворения страстей — не было услышано и поддержано.     

Таким образом, подлинное крушение монархической власти в России и государственного порядка 2–3 марта 1917 года произошло не в результате отречения Николая II, а после незаконного лишения им прав цесаревича Алексея Николаевича, и отказа Великого князя Михаила Александровича от восприятия верховной власти до решения Всероссийского Учредительного Собрания, которое разогнали большевики.

Февральская революция стала следствием глубокого кризиса русского самодержавия, а также вековых социально-политических и духовно-религиозных противоречий, обострившихся под влиянием Великой войны. Поэтому следует признать справедливым вывод генерала Головина: «Старый режим был настолько психологически подорван, что зарождение контрреволюционного движения не могло произойти во имя каких-либо реставрационных идей».

 

Помочь! – поддержите авторов МПИКЦ «Белое Дело»