Поделиться:
6 марта 2018 15:04

Россия и Сталин: спор о будущем, часть 2

Часть 1: Россия и Сталин: спор о будущем, часть 1

Цена достижений

По ряду категорий смертности оценки отсутствуют. Например, нам неизвестно, сколько погибло колхозников в СССР в результате голода, тяжелых условий труда и быта в сталинских колхозах в 1930–1931, 1934–1940, 1946, 1948–1953 годах. Противоречивы оценки избыточной смертности в местах спецпоселений среди раскулаченных и депортированных народов в 1946–1953 годах. Трудно оценить, сколько человек стали жертвами внесудебных расправ при подавлении антиколхозных восстаний в 1930–1932 годах и в других подобных ситуациях. Отсутствуют обобщенные оценки избыточной смертности на объектах и стройках сталинской индустриализации, не входивших в систему ГУЛАГа.

Однако общий порядок цифр вполне представим.

В сумме за первые 35 лет большевистской власти — с конца 1917 года и по весну 1953 года — в нашей стране погибли не менее 50 млн человек, преимущественно мужчин. Еще примерно 1,5 млн человек оказались в эмиграции («первая» и «вторая» волны), и они тоже оказались потеряны для общества. Абсолютно большая часть потерь — около 38 млн — это демографические потери сталинского периода. Ни в качественном, ни в количественном отношениях восполнить их невозможно. А потому «не в земельных просторах наш главный понесенный ущерб» [50] в ХХ веке. А в людях. В человеческом капитале. В его качестве.

Постыдное молчание об этих цифрах — со стороны власти, политиков, общества, Церкви — имеет разные причины. На первое место следует поставить историческое невежество. Под невнятным словом «репрессии», как правило, подразумеваются расстрелы НКВД 1937–1938 годов, без каких-либо представлений о том, насколько аномальными — по сравнению, например, с казнями в царской России — были эти массовые убийства сотен тысяч невинных людей. Но уже миллионы крестьян, погибших в первой половине 1930-х годов, с жертвами «репрессий» не ассоциируются. О них не помнят. Поверхностны представления наших современников о смысле красного террора, причинах и последствиях коллективизации, режиме ГУЛАГа, внешней политике Сталина в 1939–1940 годах, создавшей Гитлеру условия для нападения на СССР, и других преступлениях коммунистов. Нет элементарных знаний о том, что голодные моры 1921/22, 1933 и 1947 годов прямо связаны с политикой большевиков в отношении сельского хозяйства. Погибшие в колхозах из-за драконовских условий труда и быта не воспринимаются в качестве жертв сталинской политики: у нас нет даже приблизительных оценок умерших колхозников во время «счастливой и зажиточной колхозной жизни» 1930-х — начала 1950-х годов.

Кроме невежества, определенную роль играет психологическая самозащита от посттравматического синдрома. Ясное историческое знание предполагает личное самоопределение — и по отношению к убийцам, и по отношению к убитым. В нашей ситуации сделать это достаточно сложно, так как убийцы — исполнители и соучастники большевистской политики — не только соотечественники, но зачастую еще и свои предки и родственники. Наконец, неприемлемо поминовение жертв большевизма и моральное осуждение убийц для тех, кто видит в ленинско-сталинском СССР продолжение исторической России, и до сих пор рассматривает подвластное население в качестве возможного удобрения для государственного величия.

Вместе с тем по сравнению с физическим опустошением страны еще более разрушительные последствия имело опустошение духовно-нравственное, привнесенное в общество при Сталине принудительным лицемерием. Каждодневная и обязательная ложь, быстро входившие в привычку двоемыслие и цинизм, искусственный энтузиазм, демонстрация «общественно-полезной», но насквозь фальшивой активности разрушали дух и душу не менее чем бытовая нищета, страх и подневольный труд.

Партийный монополизм в сталинском СССР приобрел всеобъемлющий характер, сузив до минимума пространство частной жизни. Разницу между лагерем, колхозом и волей определяла лишь степень личной несвободы, которая могла быть большей или меньшей в каждом конкретном случае. «Большевики экспроприировали не только физическую силу человека, но и все его верования и убеждения: находясь на советской службе, все должны были притворяться убежденными коммунистами, — отмечал в эмиграции профессор Фёдор Степун. — Все это и делали, но за быстро и небрежно нацепленной коммунистической маской скрывались очень разные люди, а потому и разные способы приспособления»[51]. В основе новых этических норм, привносимых большевистской партией в общественную и частную жизнь, лежал принцип целесообразности. Убийственная — с хозяйственной точки зрения — коллективизация с массовым вымиранием раскулаченных крестьян, эксплуатация рабского труда в лагерях или беспрецедентная по количеству расстрелянных «ежовщина» рассматривались Сталиным не с точки зрения добра или зла, а с точки зрения практической целесообразности для укрепления абсолютного властвования Коммунистической партии над покоренным обществом.

Памятники И.Сталину в п. Шелангер Республики Марий Эл (открыт в сентябре 2015)
и в Липецке (открыт в мае 2015)

Гитлер и Сталин: сходства и различия

Гитлеровский и сталинский режимы были схожи, в первую очередь по типу однопартийной диктатуры. Один вождь, одна партия, один репрессивный аппарат, концлагеря — и, тем не менее, национал-социалистический режим, с точки зрения Солженицына, оказался лишь «ученическим»[52]. И при Сталине, и при Гитлере не было свободы. Но степень несвободы — при Сталине — оказалась во много раз большей, по сравнению с режимом Гитлера.

В 1940-е годы советского человека поразили на Западе две вещи: свобода и материальный уровень жизни. Даже национал-социализм в Германии в значительной степени оказался проявлением свободной воли избирателей на состязательных выборах. И при особом желании от нацистской партии умный немец мог дистанцироваться, спрятавшись за ширму лояльного молчания в своей социальной или профессиональной группе. Так, например, поступали некоторые офицеры Вермахта, критиковавшие в узком кругу единомышленников нацистскую политику, и пытавшиеся с 1938 года несколько раз убить фюрера.

От большевизма дистанцироваться было невозможно.

Ленин отнял у людей свободу слова, а Сталин — свободу молчания, которое расценивалось властью как скрытое неодобрение политики ВКП(б). С человека не просто снимали последние штаны. В частушках пели: «Брюхо голо, лапти в клетку — выполняем пятилетку!» «Широка страна моя родная, много тюрем в ней и лагерей, я другой такой страны не знаю, где б так сильно мучили людей». По докладам органов госбезопасности, авторы подпольных листовок расшифровывали аббревиатуру ВКП(б) как «Всероссийское Крепостное Право большевиков»[53]. Власть требовала, чтобы последние штаны человек снимал с себя самостоятельно — и непременно с восторгом и энтузиазмом. Отсутствие восторга и энтузиазма вызывали подозрение.

Личное и общественное поведение в СССР в значительной степени определялось влиянием верообразных мифов и обязательных фикций, возникших в результате воздействия огромного пропагандистского аппарата. Причем вера населения в очередной кремлёвский миф отличалась от примирения с фикцией — в этом случае лицемерное единодушие обуславливал не самообман, а страх перед репрессиями за выражение несогласия. Сталин призывал советских людей на «трудовую вахту», «в ряды борцов за выполнение плана», на «ликвидацию прорывов», к «большевистской бдительности», к «отпору вражеским выпадам и вылазкам». Советский человек учился «разоблачать замаскировавшихся врагов», «наймитов империалистических разведок», «взволнованно» одобрять «мудрые решения партии и правительства» и «героически жертвовать собой». Массовое принуждение населения ко лжи и лицемерию превратилось в один из самых эффективных инструментов сталинского управления.

Среди наиболее популярных сталинских идеологем — мифы о построении социализма, «самой передовой стране в мире», «враждебном окружении», «непрерывном обострении классовой борьбы», «общенародной собственности», фикции «морально-политического единства», «счастливой и зажиточной колхозной жизни», «всенародной любви к органам госбезопасности». Власть в СССР последовательно расширяла рамки несвободы, требуя отказа от всякого самостоятельного мышления, в первую очередь критического. Тем более резкой выглядела реакция после знакомства с реалиями «капиталистического» государства на примере нацистской Германии.

Граждане СССР, оказавшиеся в Третьем Рейхе в 1941–1944 годах в качестве беженцев и частных лиц, видели гораздо лучшие условия жизни рядовых немцев, по сравнению с советскими трудящимися, другое человеческое поведение и высокую степень социальной солидарности, взаимопомощи, более качественную организацию быта военного времени, и — более высокую степень частной свободы, по сравнению с реалиями сталинского общества. В Германии пространство личной жизни, в которую государство не вмешивалось, с точки зрения советских беженцев оказалось достаточно широким, несмотря на все особенности национал-социалистического режима, включая пропаганду и Гестапо. За предвоенные годы нацистам не хватило времени для того, чтобы осуществить полную социальную унификацию с целью создания нового человека. Они не запрещали частную инициативу и не разрушали институт собственности, не ликвидировали старую консервативную элиту и традиционную семью, резко ограничили в правах Церковь, но не лишили её влияния, и тем более — не подвергали немецкое духовенство тотальному физическому уничтожению. В итоге контроль со стороны партии имел очевидные изъяны — так полагали некоторые граждане СССР, сравнивавшие «социализмы» Сталина и Гитлера [54].

Все свои главные преступления, связанные, в первую очередь, с истреблением людей по расово-национальному признаку, нацисты совершили после начала Второй мировой войны. При этом общее число жертв на оккупированных территориях СССР в 1941–1944 годах, в первую очередь в результате нацистского террора, по оценкам демографов превысило 4 млн. человек [55]. В результате же политики Сталина за предвоенное десятилетие, с 1930-го по 1940-й год в СССР погибли более 8,5 млн человек: более 760 тыс. расстреляны за «контрреволюционные преступления», около 1 млн раскулаченных умерли на этапах раскулачивания и в спецпоселках, около 500 тыс. заключенных погибли в ГУЛАГе и 6,5 млн — умерли в результате Голодомора 1933 года. Основная часть этих жертв (около 7 млн человек) приходится на период 1930–1933 годов. Таким образом, нацисты преимущественно уничтожали чужие народы, большевики — свой собственный.

Спор о будущем

Сталин не просто грозил врагу уничтожением, он публично обещал «уничтожать весь его род, его семью»[56]. В 1801 году Александр I отменил пытки в России. Спустя 150 лет в алинском государстве истязания арестованных в МГБ выглядели так же буднично, как и колхозные «трудодни». До войны Сталин и ЦК ВКП(б) санкционировали применение пыток к подследственным [57], а после войны министр госбезопасности генерал-полковник Виктор Абакумов официально докладывал об этой практике Сталину [58]. Тем не менее, в современной России Сталин превратился в самую популярную историческую фигуру, строителя «великой державы», не просуществовавшей и сорока лет после смерти своего создателя. При молчаливом одобрении властей памятники и бюсты Сталину устанавливаются в разных местах, сегодня их насчитывается уже более тридцати. Сталин превратился в символ «русского мира» и «духовных скреп», которые назойливо предлагаются соседям. Ни кровь, ни демографическая катастрофа, ни криминальное прошлое большевика Джугашвили в дореволюционной России не смущают ни власть, ни его поклонников, живущих в плену исторических мифов.

В учебниках по истории Сталина часто пытаются представить в качестве противоречивой фигуры, но ничего противоречивого в нем нет. С 1922 года Сталин решал единственную задачу: удержание большевиками власти, которая была ими завоевана в результате Октябрьского переворота и гражданской войны. Потеря власти означала угрозу личной безопасности — и не только для Сталина. Но его способность использовать подвластное и закрепощенное население в качестве удобрения для государственного величия сыграло с «отцом народов» злую шутку: в исторической перспективе силы и ресурсы русского народа оказались разрушены и опустошены сталинской политикой. Поэтому 100-летний юбилей Октябрьского переворота 1917 года был проигнорирован на государственном уровне: его демографические последствия для нашего народа самоубийственны, а признание этого очевидного факта — первый шаг к разрушению и преодолению ленинско-сталинского мифа, который продолжает отравлять Россию, лишая её каких-либо перспектив в XXI веке.

Современные споры о Сталине это не столько полемика о прошлом, сколько дискуссия о будущем, о ценности человеческой жизни — и принципах здоровых отношений между властью и обществом. Понятно, что с образом «эффективного менеджера», которым сегодня пытаются представлять Сталина защитники СССР, ни о каком развитии России — социальном, экономическом, духовном и нравственном — не может идти речи. Сталин и качество жизни несовместимы друг с другом. Включение «отца народов» в пантеон выдающихся деятелей отечественной истории будет вызывать лишь равнодушие окружающего мира и страх у наших соседей, отталкивая их от нашей страны. Еще большую угрозу для российского будущего представляет соблазн попытаться вновь воспользоваться сталинскими методами управления. Но нового «коллективного Сталина» российское общество не переживет. Поэтому никакого — и в первую очередь личного — согласия с новым приходом Сталина в русскую действительность быть не может. Мыслитель и философ Фёдор Степун искренне полагал, что за Сталиным стоял дьявол [59]. Так это или нет, но, во всяком случае, сегодня непримиримая позиция в дискуссии о Сталине и сталинской власти представляется единственно возможной и оправданной.

Потому что это спор не о прошлом, а о будущем.

 

Источник: @SerpomPo

_______________________

Ссылки:

1 Зарубин А. Г., Зарубин В. Г. Без победителей. Из истории гражданской войны в Крыму. Симферополь, 1997. С. 52–53, 65–73, 79; Сведения о злодеяниях большевиков на Южном побережье Крыма (Ялта и ее окрестности) // Красный террор в годы гражданской войны / Ред.-сост. Ю. Г. Фельштинский. Лондон, 1992. С. 195–200.

2 Ленин В. И. Как организовать соревнование // Ленин В. И. Полное собр. соч. Т. XXXV. М., 1974. С. 204.

3 См. Красный террор (Казань). 1918. 1 ноября. № 1. С. 275–276 (цит. по: ВЧК уполномочена сообщить… 1918 г. / Отв. ред. В. К. Виноградов. М., 2004. С. 12).

4 Цит. по: Плеханов А. М. ВЧК–ОГПУ в годы новой экономической политики 1921–1928. М., 2006. С. 87.

5 Сталин И. В. На хлебном фронте // Сталин И. В. Вопросы ленинизма. М., 1947. С. 192.

6 История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. М., 1945. С. 328.

7 Солженицын А. И. Россия в обвале. М., 2006. С. 155, 158.

8 См. например: Сорокин П. А. Социология революция. М., 2005. С. 446–448.

9 Там же. С. 429.

10 Кондрашин В. В. Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма. М., 2009. С. 216; Френкин М. С. Трагедия крестьянских восстаний в России 1918–1921 гг. Иерусалим, 1987. С. 120.

11 Пушкарёв С. Г. Россия 1801–1917: власть и общество. М., 2001. С. 327.

12 Андреев Е. М., Дарский Л. Е., Харькова Т. Л. Население Советского Союза 1922–1991. М., 1993. С. 10.

13 Цит. по: Валентинов Н. В. Наследники Ленина. М., 1991. С. 37.

14 Цит. по: Плеханов А.М. Указ. соч. С. 270.

15 Измозик В.С. Глаза и уши режима. Государственный и политический контроль за населением Советской России в 1918–1928 годах. СПб., 1995. С. 116, 120–121.

16 Беглов А. Л. В поисках безгрешных катакомб. М., 2008. С. 39, 43, 68, 99; Митрофанов Георгий, прот. История Русской Православной Церкви 1900–1927. СПб., 2002. С. 8, 219, 371, 398; Обозный К. П. История Псковской православной миссии 1941–1944 гг. М., 2008. С. 52; Шкаровский М. В. Нацистская Германия и Православная Церковь. М., 2002. С. 481–482; Яковлев А. Н. Крестосев. М., 2000. С. 194.

17 Гернет М. Н. Смертная казнь. М., 1913. С. 96–99.

18 Справки Спецотдела МВД СССР // История сталинского ГУЛАГА. Т. I. М., 2004. С. 608–609.

19 Предисловие // Академическое дело 1929–1931 гг. / Сост. Б. В. Ананьич, В. М. Панеях, А. Н. Цамутали. Вып. I. СПб., 1993. С. XLIII.

20Тепляков А. Г. Органы НКВД Западной Сибири в «кулацкой операции» 1937–1938 гг. // Сталинизм в советской провинции: 1937–1938 гг. Массовая операция на основе приказа № 00447 / Сост. М. Юнге, Б. Бонвеч, Р. Биннер. М., 2009. С. 566–567.

21 Хлевнюк О. В. Хозяин. М., 2010. С. 302.

22 Сталин и кризис пролетарской диктатуры. Платформа «Союза марксистов-ленинцев» («группа Рютина») // Реабилитация. Политические процессы 30-х–50-х годов / Сб. документов и материалов / Под общ. ред. А. Н. Яковлева. Сост. И. В. Курилова, Н. Н. Михайлова, В. П. Наумова. М., 1991. С. 367.

23 Мерцалов В. С. Трагедия российского крестьянства (Анализ колхозной системы). Лимбург-на-Лане, 1948. С. 77–78; Прокопович С. Н. Народное хозяйство СССР. Т. I. Нью-Йорк, 1952. С. 270–278. В колхозах существовала дискриминация оплаты мужского и женского труда. В 1937 году за день работы на скотном дворе мужчинам начислялись в среднем 1,3 трудодня, а женщинам — 1,1. День работы в детском саду или на объекте соцкультбыта оценивался менее чем в один трудодень. Во всех видах работ в колхозе средняя выработка мужчины за день составила в 1937 году 1,4 трудодня, а женщины — 1,2. В среднем в 1937 году по оценкам Ш. Фицпатрик каждый член колхоза заработал 197 трудодней (или 438 на двор) — эти цифры существенно превышают расчеты В. С. Мерцалова (85 в среднем или 341,2 на двор; см. Мерцалов В. С. Указ. соч. С. 54). Но Фицпатрик показывает при этом большую дифференциацию: 21 % колхозников заработали менее 51 трудодня, 15 % — от 51 до 100, 25 % — от 101 до 200, 18 % — от 201 до 300, 11 % — от 301 до 400 и 9 % — более 400 трудодней (см. Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня / 2 изд. М., 2008. С. 162, 166). Таким образом, более 60 % колхозников в 1937 году заработали не более двухсот трудодней.

24 Осокина Е. А. За фасадом «сталинского изобилия»: Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927–1941. М., 2008. С. 288

25 Прокопович С. Н. Указ. соч. С. 210; Сбор зерна на 1 душу населения // Мерцалов В. С. Последствия коллективизации сельского хозяйства в СССР // Вестник Института по изучению СССР (Мюнхен). 1957. Апрель — июнь. № 2(23). С. 17.

26 Ивницкий Н. А. Коллективизация и раскулачивание. М., 1996. С. 278.

27 Цит. по: Конквест Р. Большой террор. Рига, 1991. С. 43.

28 Ивницкий Н. А. Судьба раскулаченных в СССР. М., 2004. С. 277.

29 Док. № 278. Докладная записка от 15 марта 1931 СПО ОГПУ // Трагедия советской деревни. Т. II. М., 2000. С. 788–791.

30 Шолохов и Сталин. Переписка начала 30-х годов / Публ., вступ. ст. и примеч. Ю. Г. Мурина // Вопросы истории (Москва). 1994. № 3. С. 13–16.

31 Док. № 258. Директива ЦК ВКП(б), 22 января 1933 // Трагедия советской деревни. Т. III. М., 2001. С. 634–635.

32 Андреев Е. М. и др. Указ. соч. С. 48.

33 Постановление ГД ФС РФ от 02. 04. 2008 № 262-5 «О заявлении Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации “Памяти жертв голода 30-х годов на территории СССР”». С. 3 // http://duma.consultant.ru/page.aspx?955838

34 Не учитываются ссыльные в Российской империи и СССР. См. Беляев В. Н. Россия в начале ХХ века. Ч. 4. Преступность и пенитенциарная система // Посев (Франкфурт-на-Майне). 1983. Ежекв. вып. II. С. 92; Россия 1913 год. Статистико-документальный справочник / Ред.-сост. А. М. Анфимов, А. П. Корелин. СПб., 1995. С. 17; Андреев Е. М., Дарский Л. Е., Харькова Т. Л. Население Советского Союза 1922–1991. М., 1993. С. 37; Док. № 92. Справка о составе заключенных, содержавшихся в ИТЛ НКВД на 1 янв. 1939 // ГУЛАГ (Главное управление лагерей) 1918–1956. Документы / Сост. А. И. Кокурин и Н. В. Петров. М., 2002. С. 416, 418; Док. № 93. Справка о численности и составе заключенных тюрем и колоний ОМЗ ГУЛАГа на 1 янв. 1939 // Там же. С. 419; Земсков В. Н. Спецпоселенцы (1930–1959 гг.). Таблица 2. Динамика движения спецпереселенцев («трудпоселенцев») «кулацкая ссылка» // Население России в 1920–1950-е годы: численность, потери, миграции / Сб. научных трудов. М., 1994. С. 150; Док. № 102. Справка о наличии, движении и составе з/к в ИТЛ и ИТК МВД СССР за период 1953–1955 гг. // ГУЛАГ. Указ. соч. С. 435; Док. № 105. Справка о численности з/к в тюрьмах НКВД–МВД за период 1939–1960 гг. // Там же. С. 447; Док. № 213. Справка о количестве спецпоселенцев по сост. на 1 июля 1953 // История сталинского ГУЛАГА. Т. V. Спецпереселенцы в СССР / Отв. ред. и сост. Т. В. Царевская-Дякина. М., 2004. С. 714.

35 Наконечный М. Ю. Смертность заключенных в отечественной пенитенциарной системе в 1885–1915 и 1930–1953 годах // Труды II Международных исторических чтений, посвященных памяти профессора, Генерального штаба генерал-лейтенанта Николая Николаевича Головина (1875–1944) / Сост. К. М. Александров, О. А. Шевцов, А. В. Шмелёв. СПб., 2012. С. 332.

36 Док. № 103. Справка о смертности з/к в системе ГУЛАГа за период 1930–1956 гг. // ГУЛАГ 1918–1956. Указ. соч. С. 441–442.

37 Цит. по: Александров К. М. Генералитет и офицерские кадры вооруженных формирований Комитета освобождения народов России 1943–1946 гг. СПб ИИ РАН. Дисс. д. и. н. На правах рукописи. СПб., 2015. Л. 130.

38 Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу 1939–1941 гг. (документы, факты, суждения). М., 2002. С. 66.

39 Мюллер-Гиллебранд Б. Сухопутная армия Германии 1933–1945 гг. М., 2003. С. 165–166, 186, 202–203.

40 Внешняя политика Советского Союза. Доклад Председателя Совета Народных Комиссаров и Народного Комиссара Иностранных Дел тов. В. М. Молотова на заседании Верховного Совета СССР 1 августа 1940 // Правда (Москва). 1940. 2 августа. № 213.

41 Мельтюхов М. И. Указ. соч. С. 108.

42мТам же. С. 233.

43 Цит. по: XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). 10–21 марта 1939 г. Стенографический отчет / Отв. по вып. Д. Чугаев. М., 1939. С. 273.

44 Цит. по: Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М., 1991. С. 19.

45 Док. № 512. Из директивы начальника Главпура А. С. Щербакова о состоянии военно-политической пропаганды // 1941 год. В 2-х книгах. Кн. 2. Сост. Л. Е. Решин, Л. А. Безыменский, В. К. Виноградов и др. / Науч. ред. В. П. Наумов. М., 1998. С. 302.

46 В. П. Астафьев — В. Л. Кондратьеву, 28 декабря 1987 // Новая газета (Москва). 2009. 6 мая. № 46.

47 Андреев Е. М. и др. Указ. соч. С.77–78.

48 Там же. С. 70–71; Пушкарев Б. С. и др. Две России ХХ века 1917–1993. М., 2008. С. 309.

49 Гогун А. Между Гитлером и Сталиным. М., 2012. С. 351–353.

50 Солженицын А. И. Указ. соч. С. 202.

51 Степун Ф. А. Бывшее и несбывшееся. М., 1995. С. 584.

52 Солженицын А. И. Собр. соч. Т. VII. Архипелаг ГУЛАГ 1918–1956. Ч. V-VII. Вермонт — Париж, 1980. С. 30.

53 Док. № 160. Справка ИНФО ОГПУ // «Совершенно секретно»: Лубянка — Сталину о положении в стране (1922–1934 гг.). Т. 8. Ч. 1 / Сост. Н. Е. Быстрова и др. М., 2008. С. 701.

54 Подробнее см. Александров К. М. По другую сторону колючей проволоки: Нацистская Германия и оккупированная Европа в 1942–1945 гг. глазами советских беженцев и офицеров власовской армии // Маленький человек и большая война в истории России. Середина XIX — середина ХХ в. Материалы международного коллоквиума (СПб., 17–20 июня 2013 г.) / СПб ИИ РАН и др. СПб., 2014. С. 336–358.

55 Савченко Николай, иерей. К вопросу о потерях населения Советского Союза в 1941–1945 годах [далее Савченко Николай, иерей] // Труды III Международных исторических чтений, посвященных памяти профессора, Генерального штаба генерал-лейтенанта Николая Николаевича Головина. СПб., 2013. С. 410.

56 Цит. по: Соколов Б. В. Сталин. М., 2004 (из дневника Г. Димитрова). С. 197.

57 Док. № 8. Шифротелеграмма № 26/ш от 10 янв. 1939 И. В. Сталина // Лубянка. Сталин и НКВД–НКГБ–ГУКР «Смерш». 1939 — март 1946 / Сост. В. Н. Хаустов и др. М., 2006. С. 14–15.

58 Hoover Institution Archives, Stanford University. Volkogonov Dmitry Papers. Container 27. Reel 18. Докладная записка от 17 июля 1947 ген.-п. В. С. Абакумова — И. В. Сталину. Л. 6–7.

59 Пирожкова В. А. Потерянное поколение. СПб., 1998. С. 127.